Кровавое полнолуние –

Многие ли пары могут похвастаться счастливым браком? Похвастаться, конечно, можно. Но чаще союз молодой пары далек от идеала. Некоторые супруги живут тихо - мирно и довольны своим сосуществованием. Но это еще не любовь. Любовь чувство хрупкое, скорее призрачное, чем реальное. В настоящей жизни встречается влюбленность, быстро разбивающаяся о волны быта. Остается привязанность, привычка, долг. Или лень менять устоявшийся уклад. А то и просто трусость.
Что такое любовь, как не эгоизм, желание, чтобы понравившаяся «игрушка» всегда была под рукой и принадлежала только тебе?!
По статистике, насколько мне известно, самые крепкие пары не те, которые объединились по страстной любви, а про которых из стари говорят: «стерпится – слюбится». Бывают, конечно, исключения. Но они только подтверждают правило.
Чета Счастливцевых была таким редким исключением. Они были настолько довольны своим союзом, что казались примитивными. Никаких разногласий, никаких споров. Иногда даже говорили в унисон, что уже никого не удивляло. Их взгляд был чист, как у ребенка. Морщинки у глаз, разбегаясь как лучи от солнца, никогда не разглаживались, а уголки губ не опускались. Оба источали такой заряд счастья, что его хватило бы на несколько семей.
Любовь между ними вспыхнула сразу, в первый же день знакомства. Не было ни долгого ухаживания, ни цветов, ни подарков, не было даже высокопарных слов. Они каким-то неведомым чувством, которое, может быть, называется интуицией, тотчас поняли, что нашли свои половинки. Те самые половинки, которые все ищут, но редко кому удается найти. Их любовь была крепче любви Ромео и Джульетты. Тем не довелось проверить ее присутствием новорожденного. Ведь не секрет, что этим маленьким эгоистам удается загасить не одно пламя любви.
А Женечка, появившийся на свет ровно через девять месяцев после первой встречи родителей, еще больше расцветил фейерверк их любви. Между ними не было споров, кто ночью встанет к плачущему малышу. Оба с одинаковым рвением ухаживали за ним, а папа - Жорик, как бы ни устал, не упускал возможности присутствовать при кормлении. Он с нежностью смотрел на молодую жену и жадно чмокающего малыша. У мальчика была не одна, а две «мамы». Так он и рос в нежности и любви.
Но блаженство семьи вызывало не только восхищение, но и лютую зависть. В основном, конечно, завидовали Ирэн. Женщины окидывали ее недоброжелательным взглядом и не находили достоинств, за которые можно было бы ее так безгранично любить. Сравнивая себя с ней, многие отчетливо видели свое превосходство. В этом особенно преуспевала соседка Майя, умело прикидывающаяся подругой. Она помогала молодой маме, забегала все дороги, пока чуть ли не стала членом семьи.
Ирочка не верила ни в «черный глаз», ни в заговор. Сколько ее ни убеждали окружающие, что Майя несет в себе негативную энергию, она только отмахивалась. Добрый человек не может поверить, что тот, кто так заботится о тебе и твоем ребенке, может замыслить плохое.
«Да и что она может? Женечку любит, как своего сыночка. Ко мне тоже относится по-родственному, - размышляла Ира. - Ну, бросает кокетливые взгляды на Жору, что из того? Он их не замечает. А мне ее жаль. Одна, как перст. Ни мужа, ни детей, ни друзей, - женщина сочувственно вздохнула. - Почему у такой видной из себя дамы, нет даже друга? Куда только смотрят мужчины? Бедная Майечка дарит свою нежность нам, совершенно чужим людям. Но никто ее не понимает и выдумывает глупости про черный глаз. Кстати, - вдруг вспомнила Ира, - глаза у нее зеленые, а не черные. И очень красивые. Вот у моего Женечки глазки черные, как бусинки. Но он тоже очень красивый. Вылитый папочка. А когда вырастет, будет таким же сильным и добрым», - последняя мысль вызвала у молодой мамы счастливую улыбку. И она думать забыла про соседку и небылицы про нее.

2.

- Посидела бы дома. Не надоело по соседям шляться?! – укорила Майю бабушка Уля.
- И-то, правда! Не каждый день мы с бабулей в гости приезжаем, - поддержала ту Иветта.
- Не хватало, чтобы мне каждый день на мозги капали! Все не можете смириться, что я уже взрослая?
- Но ума-то не прибавилось! Уже под тридцать корове, а все в девках сидишь! – рассердилась мать. – Давно пора своего сосунка завести, а не чужого нянчить.
- Хоть бы за деньги, а-то задарма, дура, ишачишь.
- Мне нетрудно. И Женьку я люблю.
- Ха! – хмыкнула старушка и оценивающе посмотрела на внучку. Да ты спишь и видишь, как его вместе с мамашей на тот свет спровадить, а мужика в постель затащить.
- Сбрендила?
- Я тебя, стервозную девку знаю. Сдыхаешь от зависти, что очкарик не тебя выбрал, а эту бледную поганку.
- Неужто правда? – удивилась мать. – Он-то тебе на кой сдался? Лешку- красавца отвергла: «Запорожец», видишь ли, не устроил мадаму. Ей «Мерседес» подавай. А теперь у Лешки «Мерседес», да другой достался. А ты без мужа и даже без «Запорожца». А ведь Лешка-то тебя любил.
- Зато у Жорки очки профессорские и велосипед, - съехидничала Уля.
- Да джинсы в заплатах, - поддержала ее Иветта. – Ты мне все-таки объясни, на кой черт сдался тебе этот худосочный очкарик?
- А она у нас мослы любит! – продолжала издеваться бабка.
- Что привязались? Люблю я его! И не ваше дело лезть в мою жизнь!
- Не наше?! Конечно, «не наше»! Мы же «чужие»!
- Да пошли вы отсюда! Сколько еще талдычить, чтобы не припирались?! Надоели, как горькая редька! У других родня, так от нее польза, а вы только глумитесь, да норовите чем-то поживиться.
- Мы?! Поживиться?! – возмутились гостьи.
- А, я опередила?! Не успели поплакаться и попросить в «долг». Хоть раз вспомнили, что долги не отдаете?!
- Ты бы лучше спросила, откуда нам взять? Как с голодухи не подыхаем?
- А я вам миллионерша?
- Миллионерша – не миллионерша, а родным помочь могла бы. Вон французские духи себе покупаешь, а матери на кусок хлеба жалеешь.
- Ой, бедная ты моя! На хлеб денег не хватает?! – зло расхохоталась Майя. – Так выйди на паперть и начни побираться.
- Ах ты, бесстыжие глаза твои! Мы тебя кормили – поили, нежили, а ты нас, на ночь глядя, из дому гонишь.
- Черт с вами ночуйте! А на духи не пяльтесь: мне их Жорик на 8 марта подарил. И еще конфеты в придачу.
- Так он твой полюбовник?! – удивились женщины.
- Зачем мне любовник? Он скоро лахудру бросит!
- Обещался?
- Зачем?! Сама не слепая.
- А мальчишку куда?
- С Иркой останется. Или сдадим в приют.
- Так тебя алиментами разорят! Ты подумала об этом? – подсказала мать.
- И правда, не подумала. Но что сейчас загадывать? Потом решу!
- Ты, девка, гляди: не надумай злодейства! Зацапают: увидишь небо через решетку. И не будет у тебя ни Жорки, ни его квартиры.
- На фиг мне нужна его квартира, своя есть. А вот Ирку с выродком порешила бы с радостью, кабы тюрьмы не боялась.
- С огнем играешь! И как эти олухи не видят, что опасную злодейку в дом впускают? – в недоумении подняла плечи бабушка.
- Лохи, они и есть лохи! Но ты, дочка, и вправку остерегайся замыслить душегубство. У нас денег ни на хорошего адвоката, ни на передачи.
- Знаю, знаю! У вас снега зимой не выпросишь, не то, что передачи.

3.

- Да не убивайся ты так, - нежно шептала Майя, прижав голову Жоры к своей пышной груди. – Надо набраться сил и жить. Тебе еще ребенка поднимать. А Ирочке уже не поможешь.
- Какой злой рок гнал ее?! Она всегда боялась ездить на такси. И я просил не торопиться. Какой же злой рок гнал ее? - еле сдерживая слезы, Георгий в сотый раз задавал свой риторический вопрос.
«К кому он обращается? – усмехалась про себя Майя. – Если к Богу, то Он не ответит. Если ко мне? Так я не знаю, куда ее черт гнал. Может, мои молитвы подействовали?! Но место освободилось и можно, наконец, смело действовать. Этому дуралею, Жорке, я быстро рога обломаю. Только бы не догадался, как я ненавижу его выродка. Но, надеюсь, недолго прикидываться любящей тетушкой. Можно и потерпеть, - девушка удовлетворенно улыбалась. Благо, «дуралей» не видел. - Как только поженимся, сбагрю этого монголоидного в приют. А что? – притворно всхлипывая, она продолжала развивать свою мечту. – Сегодня же, после похорон Ирки, останусь у них ночевать. Не оставлять же сиротку одного, - зло ухмыльнулась она. - А мужчины слабые создания, падки на ласку. Так что все пойдет, как по - писанному».
Потрясение от смерти Ирэн было непереносимо не только для мужа. Ее семилетний сын тоже пережил шок. У него на глазах в могилу опустили гроб с любимой матерью. И стали засыпать песком! Мальчик зашелся в истерике и кричал, что ей больно, чтобы ее не закапывали. Увещевания не помогали. Он не поверил, что мать мертва и так поступают с трупом.
- Мамочка спит! – кричал он на все кладбище. – Не надо ее закапывать, не надо! Она не сможет выйти!
Майя схватила его за руку и пыталась вывести за ворота кладбища. Но он вырывался, бил ее по лицу кулаками и расцарапал ей нос. Это был первый урок горя и ненависти, перевернувший душу мальчика. А Майя еле сдерживала гнев. Слишком много свидетелей, чтобы адекватно ответить.
- Не плачь, не плачь! – «ласково» утешала она, рассчитывая, вскоре расквитается с маленьким поганцем за боль.
«Ты у меня еще наплачешься, чертов монгол! Не торопись выплакать все слезы. Я – не я, если ты у меня за свой каприз кровью не умоешься! От меня бы зависело, закопала бы тебя рядом с мамочкой! Но, увы! Это не в моей власти».
А провожающие Ирэн в последний путь с сочувствием смотрели на молодую красивую женщину, взвалившую на себя заботу о чужом ребенке. И были рады, что он попадет в заботливые руки. Каждый считал своим долгом намекнуть об этом его отцу. Но тот был поглощен своим горем и ничего не слышал. Его Ирочка, его любимая жена, красавица и умница, бросила его и сыночка на произвол судьбы.
«Как ты могла так поступить с нами? – вопрошал он. - Почему не забрала нас с собой? Как мы будем жить без тебя?»
Слезы застилали его глаза, он ничего не замечал, кроме усыпанной цветами могилы. Даже не среагировал на истерику сына, просто не расслышал ее.
Друзьям еле удалось оторвать его от могильного холмика и увезти домой, где уже собрались выпить за упокой души усопшей. Стол накрыли родственницы Майи: баба Уля и ее дочь Иветта. Вели они себя по-хозяйски, А Георгий привычно уселся в свое любимое кресло и пил, не пропуская ни одного тоста и не закусывая. Он даже не поинтересовался, где сын, которого «заботливая» соседка уложила в своей комнате, предварительно опоив водкой.
Майя осталась ночевать. И, уложив ребенка, стала укладывать Жору. Она еле сдерживала злость, слыша, как тот называет ее Ирочкой. Но не возражала.
«Всему свое время, - утешала она себя. – Скоро вытравлю у них память об этой бледной поганке! Забудут думать о ней».
Время шло, а Жора ни разу не обратился к ней, как будто ее не существовало. Он садился за стол, съедал подготовленный ужин и уходил в спальню. Там, взяв в руки фотографию умершей жены, и, проводя пальцем по лицу на карточке, рассказывал обо всем, что с ним произошло за день. На ночь фотография также оставалась лежать рядом на подушке. Ему казалось, что дух Ирочки не покидает их спальню и слышит все, о чем он ей рассказывает. Он ощущал присутствие жены, слышал ее дыхание и вздохи, а колебания занавесок на окнах, казалось, подтверждали его правоту. Общение с Ирочкиным духом было единственным, что примиряло его с жизнью.
В реальной жизни для него все потеряло смысл. Даже единственный сын перестал существовать. Жора не вспоминал о нем. Его не удивляло, что к приходу с работы, заставал ребенка дома, тихо играющим в своей комнате. Отец ни разу не подошел к нему, не улыбнулся, не сказал ободряющего слова. Не благодарил и соседку, уделяющую ему и сыну так много внимания. Она была не больше, чем привидением. На работе он еще держал себя в руках, но, по возвращению домой, не желал ни с кем общаться. И торопился в свою комнату к своей любимой Ирэн.
Майю пугала его отрешенность, и она решила свезти его к психиатру. Но, как этого добиться, не знала.

4.

Евгений проснулся с легким чувством и сладко потянулся. Тело, будто избавившись от оков, расслабилось. Вставать не хотелось. Укрывшись основательнее старым ватным одеялом, он попытался снова уснуть. Но сон не шел. А сны были чудные: в них он с наслаждением расправлялся с мачехой, вонзая в ее шею кухонный нож. Это доставляло ни с чем не сравнимое наслаждение. Но каждое утро ее визгливый голос, разносящийся по квартире, возвращал его к действительности.
«Это никогда не кончится. Я слишком слаб, чтобы что-то предпринять! - думал подросток. - Она не уязвима и бессмертна. У меня нет выхода».
Но в последнее время по утрам стало тихо. Ни крика, ни звона посуды. Никто не срывал с него одеяла, не окатывал ледяной водой и не прижигал половой член горящей сигаретой. А Евгений привык только к такому обращению. Если отцу не удавалось ублажить Майку, она с истошным криком: «Баба! Импотент! Загубил мою жизнь!» - бежала в комнату пасынка и обрушивала на него всю свою злость и неудовлетворенность. Ей мало было отхлестать мальчика по щекам и больно ущипнуть, она срывала пижамные брючки и вцеплялась ногтями в маленькую висячую «трубочку». Боль была такой же нестерпимой, как от ожога сигаретой, что тоже входило в арсенал «развлечений» мачехи. Евгений старался не плакать, чтобы не доставить мучительнице радости. Он зажмуривал свои узкие и черные, как бусинки глаза, сцеплял зубы и надеялся когда-нибудь отомстить. Жаловаться было некому. Мачеха уже много лет била не только его, но и Георгия. Мальчик часто слышал плачь отца и униженную мольбу о прощении.
«Он большой и сильный. Почему терпит и не дает сдачи?!» - от злости сжимались кулаки. Слезы отца вызывали не сочувствие, а озлобление. Но Женя лелеял себя надеждой со временем расквитаться не только с ненавистной мачехой, но и с раболепствующим папашей, предавшим покойную жену и единственного сына.
«Со мной ты не можешь! Не получается, - еженощно разорялась Майя. – А ее ты мог и днем, и ночью. Так старался, что сварганил косоглазого урода! Как я вас обоих ненавижу! Если бы ты только знал, как я вас ненавижу!». Женя сжимался от страха. Он знал, что после этих воплей Майя отправится на кухню, опорожнит бутылку вина и явится в детскую с дымящей сигаретой во рту.
Утром она смазывала ранки антибиотиком и, больно ухватив за волосы, грозила: «Попробуй кому-нибудь пожаловаться, сварю из тебя бульон». Ему было страшно. Сомнений, что она так поступит, не было.
Когда он подрос и стал формироваться, она придумала новое «развлечение». Оно было не таким болезненным, но не менее унизительным. Ее ласки сводили его с ума. Непроизвольные чувства похоти и отвращения доводили юношу до отчаяния. Самым обидным было, что ей нравилось распутничать в присутствии отца. А тот раболепно молчал.
Но на этом ее издевательства не кончались. Не менее сильное удовлетворение она получала, лишая ореола погибшую. Майя убеждала их, что та погибла, торопясь на свидание к любовнику. Но это встречало отпор у Георгия. Только имя Ирочки оставалось для него святым. Остальные ценности были попраны в угоду женщине, превратившей его в безвольную тряпку. Жора потерял волю к жизни. Ни разу не воспротивился болезненным фантазиям новой жены, ни разу не защитил своего наследника. У того создалось впечатление, что этот взрослый мужчина цепляется за нее из страха остаться одиноким, что со смертью жены, сын также перестал для него существовать.
Подросток поклялся на портрете матери, что сделает все от него зависящее, чтобы предок снова овдовел. Но с годами яд клеветы, которую распространяла мачеха, все глубже и глубже проникал в кровь, и он стал сомневаться, так ли непорочна была мать. В словах Майи ему слышалась истина. И ненависть к мачехе перекинулась на отвращение к маме, а потом распространилась на всех женщин. Злоба еще больше окрепла, когда его «ухаживание» отвергла одноклассница. Нецензурно выругавшись, он сильно ударил ее по лицу, но она никому не пожаловалась. Он решил, что этим она признала его правоту, что она действительно дешевка. Как, впрочем, все женщины.
С годами ненависть к слабому полу все больше захлестывала его. Он давал ей выход в любовных играх с мачехой. Парень с остервенением бил ее, но она от этого только возбуждалась. Никакая физическая боль не вызывала у нее ни стона, ни слез, ни мольбы о прекращении издевательств. Он не мог добиться желаемого результата. Пробовал душить, но она, хрипя и кашляя, только повторяла: «Какое блаженство! Бей, бей еще!» После этих слов желание издеваться проходило, и утомленный экзекуцией, он расслабленно усаживался в кресло. А она садилась на пол у его ног и начинала целовать с большого пальца ноги. Потом ее губы поднимались все выше и выше по ноге ко всем частям тела. Войдя от этого в страшное возбуждение, она скидывала остатки одежды и начинала кружить в каком-то феерическом танце. Ее роскошные черные волосы веером развивались вокруг головы. Это завораживало его. Он забывал о ненависти и мщении. Она была так красива, что невозможно было оторвать глаза от ее дивной фигуры, совсем не тронутой временем. Он видел на пляже своих одноклассниц и других молодых женщин, но никто не мог сравниться с Майей. Разница в 25 лет придавала их отношениям еще большее притяжение.
«Ведьма!» – зло шептал он, бросаясь на нее, и без жалости терзал ее прекрасное тело. Но ее муки, казались ему недостаточными. Хотелось услышать хруст шейного позвонка. Он еле успевал овладеть собой и, бросив растерзанную женщину, запирался в своей комнате. Ее просьба открыть и поговорить с ней, оставалась безответной. Он казнил себя, что опять не смог устоять перед этой ужасной женщиной и, как отец, потворствовал ее прихотям.
«Все! Это последний раз!» – каждый раз убеждал он себя, но ни разу не сдержал слова.

5.

Евгений проснулся, как всегда с рассветом, забыв про выходной. Встав, он раздвинул шторы, которые с вечера задернул, чтобы луна не слепила глаза. Луна его всегда нервировала. Еще ребенком он с дрожью всматривался в ее очертание, и ему казалось, что и она смотрит только на него. Особенно его нервировало полнолуние. Оно подмигивало, улыбалось, меняло контур. Иногда в ее облике ему виделась мать, но она никогда не была ласковой. Наоборот, несмотря на улыбку, всегда казалась сердитой. Он задавал ей вопрос, чем провинился? Но, растягивая «губы», она пряталась от ответа за тучи. В ее поведении ему чудился упрек за мачеху. За то, что та ест за ее столом, спит на ее кровати, целуется с Жорой, которого при жизни так беззаветно любила.
«Но я не люблю ее! И не называю ее мамой, как она требует, - оправдывался мальчик. –Напрасно ты сердишься на меня. Вот увидишь, подросту и убью ее!» – обещал он. Луна в ответ приветливо улыбалась. Женя понимал, это мама одобряет его план. Но время шло, а обещание не было выполнено. И каждый раз, глядя на луну, он снова видел ее недовольство. Женя стал бояться луны. Не выходил в лунную ночь на улицу, не смотрел в окно и плотно занавешивал шторы. Он никому не рассказывал о своем страхе, знал, что засмеют. Но с возрастом от веры, что с неба в образе луны за ним следит мать, не избавился. Так же, как и ото сна, в котором отделывался от Майки. Сегодня сон был особенно ярким. Он убивал ее кухонным ножом в городском парке. Она плакала, просила о пощаде, но он припомнил ей все. И пощечины, и щипки, и издевательства над своим мужским достоянием. В отметку он резал ножом ее половые губы. И даже хотел оставить там нож, но сообразил, что тот может послужить уликой. Женя во сне видел, как втыкал нож в землю, очищая от крови». Сон был настолько явственным, что утром он направился в спальню к отцу, проверить дома ли мачеха. Евгений страшился не застать ее и одновременно мечтал об этом. Но женщина мирно похрапывала в своей постели.
«Слава Богу! Это все-таки был сон», – обрадовался парень и взял в руки свою одежду. Она была в крови. Внутри все похолодело.
«Так это был не сон?! – содрогнулся он. – Но что за чертовщина? Одежда в крови, а Майка спит сном праведницы. Да и как я мог ее убить, если не вылезал из постели?»
К его ужасу в утренних новостях сообщили о ночном убийстве молодой женщины в городском парке. Подробности убийства совпадали с тем, что он видел во сне.
«Но при чем здесь я? – успокаивал он себя. – Я не знаю этой женщины! И из дому не выходил! Но откуда на моей одежде кровь?» Он бросился в кухню и различил на большом кухонном ноже песчинки и ржавые пятна, похожие на кровь. Ему стало дурно.

6.

Город замер. Люди боялись выходить по вечерам на улицу. Случайные прохожие шли, оглядываясь, не преследуют ли их. А парк обходили стороной все, и мужчины и женщины. Последние вообще были в панике. За две недели три трупа! Три молодые женщины найдены убитыми в городском парке. То, что убийства совершенны одним лицом, было ясно. Не только место, но способ расправы идентичен до мелочей. Удар холодным оружием, скорее всего ножом, в горло, рот напихан грязью, низ живота безжалостно разрезан, а на щеке фломастером нарисована луна. Обычного в таких случаях изнасилования не установлено. Не были обнаружены и следы, слюна или сперма. Следствие сбилось с ног. Допрашивались сотни людей, но убийцу никто не видел. Подозрение падало на близких погибших, но общих знакомых у женщин не было. По первому убийству подозревался молодой человек убитой, с которым она накануне поссорилась. Но он не имел никакого отношения к двум другим убитым. Полиция насадила чуть не под каждым кустом парка по «грибу», т.е. по ночному наблюдателю. Но убийца не появлялся. У правоохранительных органов появилась надежда, что он покинул это место, и они смогут с облегчением вздохнуть. Ну, поругает начальство за нераскрытое преступление, не без этого. Но город успокоится и сможет спокойно спать.
То, что убийца не «насытился» было понятно. Не первый и не последний случай в следственной практике. Эти сумасшедшие, которых судебно-психиатрическая экспертиза почему-то признает вменяемыми, никогда, пока не попадаются, не останавливаются на достигнутом. Но поймать их непросто. Очень часто они успевают искалечить судьбу не одной семьи. И поймать их помогает случай, а не умение и логика борцов с преступностью.
«Вор должен сидеть в тюрьме», - резонно утверждал Жиглов.
«А убийца должен сидеть на электрическом стуле», - дополнил его изречение другой борец с преступностью, располагаясь на ночь под кустом парка. Он хорошо замаскировался. И, несмотря на то, что ночь была прохладной, не принял ни грамма для согрева. Кроме оружия, при нем был отличный полевой бинокль. Луна прекрасно освещала местность, и фонари были оборудованы мощными светильниками. Капитан зорко осматривался вокруг. Неподалеку от него в засаде сидели его товарищи, которые также были намеренны не допустить нового преступления. Было так тихо, что звенело в ушах. Ни один человек не проходил по парку. Да и где найдется такой смельчак?! По новостям, которые передавались ежечасно, не переставали сообщать страшилки про серийного убийцу.
Каково же было изумление полиции, что в ту же ночь, в том же парке, не более чем в 50 метрах от места, где схоронился капитан, был обнаружен труп молодой женщины с колотой раной в шее, с разрезанным животом и рисунком луны на щеке.
- Это какая-то чертовщина! - уверяли начальство «грибки». - Мы глаз не сомкнули, но ничего не слышали. Ни шагов, ни стона, ни крика. А женщина была убита рядом с нами, ее труп не перетаскивался. Если не вмешательство дьявола, то хоть один из нас должен был что-то заметить.
Евгению детали переполоха в полиции не были известны. Он понимал, что преступника разыскивают, но не ассоциировал себя с ним. Даже осуждал того.
«Как можно лишать жизни ни в чем не повинных людей?!» - почти искренне возмущался он в кругу собеседников. А про себя думал: «Убивать надо таких, как моя мачеха! Это было бы справедливо!» Его смущало только то, что накануне убийств или во время их совершения ему снятся сны, в которых он, Евгений Счастливцев, совершает справедливое возмездие, расправляясь с мачехой. И расправляется в точности так, как убийца, о котором передают в «Новостях». Но мачеха жива и невредима. Только загадку мокрой одежды, которую он находил утром в спальне, он не мог разгадать. И «тушил» свои сомнения, не давая им развиваться.

7.

Когда полицейский наряд прибыл, ему с трудом удалось пробиться к месту падения тела. Толпа не хотела расходиться. Все наперебой давали советы, как поступить с молодым мужчиной, выпавшим из окна 5-го этажа. Он еще был жив, и что-то шептал о матери и луне.
- Не сердись, дорогая. Я выполнил обещание и иду к тебе, - с трудом выталкивал он слова из окровавленных губ. И захрипев, умолк. Присутствующие заохали, какая-то женщина даже зарыдала. Но ни родственников, ни знакомых около умершего не оказалось.
К везению полиции, нашлись два свидетеля, которые видели человека, стоявшего на подоконнике с задранной к небу головой. Он обращался к отсутствующей луне, называя ее матерью. Они потребовали, чтобы тот отошел вглубь комнаты, но он не обращал на них внимания и продолжал беседовать с небом. Потом, взмахнув руками, метнулся вниз.
- Он выбросился вон из того открытого окна, - показала трясущимся пальцем свидетельница. - Рядом с ним никого не было. И сам он был совершенно голым. Это муж прикрыл его своим пиджаком.
Полицейские бросились на пятый этаж, но квартира была заперта. Никто не открывал. Пришлось выламывать дверь. Картина, представшая перед полицейскими, потрясла даже этих, закаленных в борьбе с преступностью, мужчин.
Посреди большой комнаты лежал труп оголенной женщины. В горле у нее торчал кухонный нож. Левые рука и нога были задраны кверху, как при балетном прыжке. Большие зеленые глаза, на обращенном к дверям лице, были широко открыты и выражали удивление. В них была необъяснимая колдовская сила, которая еще долго преследовала полицейских.
Сосредоточив все внимание на трупе, присутствующие не сразу обратили внимание на седого как лунь старика, забившегося в углу комнаты и прикрытого шторой. Он что-то тихо бормотал. Врачу, прибывшему с полицейскими, с трудом удалось вывести его из почти невменяемого состояния. Старик оказался далеко не стариком. Ему и пятидесяти не было. По показаниям соседей он опустился и состарился после смерти своей первой жены, которую беспредельно любил. Даже вторая жена не смогла вывести его из депрессивного состояния. Он ходил с опущенными плечами и как будто чего-то боялся. И мальчик прекратил выходить на улицу и общаться со сверстниками. Когда обращались к нему, он вздрагивал. И в школе стал еле успевать. Никто не мог подумать, что вина в мачехе. Все видели, как она печется о сироте. Да и он не жаловался. Соседи и школа пришли к выводу, что на родственников так повлияла смерть Ирэн. И решили не вмешиваться: время излечит.

8.

Майя в очередной раз заставила мужа и пасынка раздеться. И, усадив их на диван, устроила стриптиз. Бешено кружа по комнате с метлой в руке, она профессионально сбрасывала вещи и втягивала мужчин в свою игру. Они поглощено смотрели на нее. Красота ее тела была завораживающей. Хотя свои неистовые пляски она демонстрировала часто, они никогда не могли оторваться от этого будто изваянного скульптором тела. Оно было совершенным. Время совсем не тронуло его. Видимо, гниение происходило только внутри души, не задевая ни кожи, ни мускулов. А лицо, прикрытое черными, как смоль волосами, ниспадающими ниже пояса, стыдливо пряталось за ними. Хотя, что такое стыд, Майя не ведала. Она нагло соблазняла пасынка на глазах страдающего мужа и сладострастно упивалась этим. Что ей доставляло большее наслаждение: связь с юношей или страдание его отца – остается тайной. Но она с энтузиазмом отдавалась своим причудам, не обращая внимания на муки мужчин.
Как нож оказался у Евгения, отец не заметил. Он видел взмах руки и падение жены в прерванном танце. А сын, перешагнув труп мачехи, подошел к окну и стал звать луну.
«Какая днем луна?» – успел подумать отец, у которого стали путаться мысли, и увидел, как сын выбрасывается из окна. Он не попытался остановить его, да и не успел бы. Все произошло слишком стремительно.
Полиции еще нескоро удалось восстановить события, предшествовавшие трагедии, и отожествить самоубийцу с серийным душегубом. Постепенно, слово за слово, следователи связали в единое целое сбивчивые показания «старика». Картина стала вырисовываться. Да и преступления в городском парке прекратились. Так что с сомнениями было покончено.
Город снова зажил буднично, без больших потрясений. Парк по ночам стал оглашаться веселыми молодыми голосами. Убийцу вспоминал только отец. Он никак не хотел признать, что Женечка, его сынок, мог кого-то убить. Даже присутствие при убийстве Майи его не убедило.
Георгий целыми днями молился и просил у сына и Ирочки прощение за свои слабости. И однажды, заперев на ключ дверь, направился в монастырь договариваться о постриге. Больше его никто в городе не встречал.

* * *