Поэт, прозаик, публицист
Родился 27 апреля 1930 года. Житель блокадного Ленинграда. В октябре 1942 года эвакуирован с матерью в Казань, где окончил с сереряной медалью среднюю школу №6, с отличием — историко-филологический факультет Казанского государственного университета, затем в Ленинграде — факультет теории и истории искусств Академии художеств.
Работал педагогом в школе, старшим научным сотрудником в Государственном музее и Музее изобразительных искусств Татарстана, 22 года преподавал в Казанском государственном институте культуры на кафедре литературы и истории искусств.
Автор свыше 300 публикаций по вопросам искусства, включая монографии. Член Союза художников СССР. Кандидатскую диссертацию защитил в Ленинграде, проспект докторской защитил в Москве. Доктор искусствоведения. Доцент. По израильским критериям профессор. 3аслуженный деятель искусств Республики Татарстан. В Национальном культурном Центре «Казань», куда передал свой архив и библиотеку, создан «Фонд заслуженного деятеля искусств РТ А.Б.Файнберга».
Автор книг: «Художники Татарии» (монография, Ленинград, 1981 «Лотфулла Фаттахов» (монография, Казань, 1990); «Формула счастья»(стихи, поэма, Казань, 1995); «Еврейское сердце» ( новые поэмы, стихи, Тель-Авив, 1997); «Еврейские гены» (роман, Тель-Авив, 1998); дилогии «Сверхдержава Авраама» (т.1 — «От Москвы до Казахстана», т.2 — «От Петербурга до Тавриды», Тель-Авив, 1998); сборников стихов «Сквозь тернии к звездам», «Хрупкий мир», «Гимн любви», «Солнце на ладонях» (все — Москва, 1999); дилогии «Искры прекрасного. Новеллы о шедеврах мирового искусства» (т.1 — «От Египта до Японии», т.2 — «От Франции до США», Тель-Авив, 1998 «Басни» ( с рисунками автора, Тель-Авив, 2001); «Избранные басни» (Казань, 2001); «Кистью, резцом, пером. К 60-летию Великой Победы»(Ашдод, 2005).
Издан сборник документов и материалов «Авраам Файнберг в зеркале мнений» (Тель-Авив, 2001). Дипломант Всеизраильского фестиваля «Фронтовики, наденьте ордена!» (Хайфа, Центр Конгрессов, 2000).
9 мая 2001 года совместно с женой Ольгой выступил с поэтической композицией по своим стихам на торжественном приеме в Кнессете по случаю Дня Победы, организованном правительством для ветеранов и блокадников Ленинграда впервые в истории Государства Израиль.
Репатриировался в Израиль в 1995 году с супругой, членом Союза журналистов СССР Ольгой Файнберг. Живет в Ашдоде. Член Союза писателей Израиля и редколлегий Израильского литературно-художественного журнала «Русское эхо» (выходит в Ашдоде с 2004г.) и поэтического сборника «День Победы» (Ашдод, 2005). Лауреат Всеизраильского литературного конкурса им. Ицхака Зандмана.



Бой идет не ради славы – ради жизни на земле
(Независимый еженедельник «Мост», 21.06.06, №324)

Авраам Файнберг
22 июня 2006 года исполняется 65 лет со дня вторжения «коричневой чумы» на территорию СССР. Жителю блокадного Ленинграда Аврааму Файнбергу довелось подростком пережить ужасы голода и холода, бомбежек, обстрелов, пожаров, массовых смертей в городе-герое. Тем не менее, он в эвакуации окончил школу с медалью с отличием – Казанский университет, а затем – Петербургскую Академию художеств. Опубликовал свыше трехсот исследований по вопросам искусства, защитил кандидатскую диссертацию в Ленинграде, а проспект докторской – в Москве, стал заслуженным деятелем искусств Республики Татарстан, членом Союза художников СССР и Союза писателей Израиля. Его имя внесено в энциклопедию «Искусство стран и народов мира», в «Краткую художественную энциклопедию», в «Татарский энциклопедический словарь».
За годы жизни в Израиле (1995-2006) опубликовал в Тель-Авиве, Москве, Казани, Ашдоде 15 книг поэзии и прозы, получивших высокую оценку читателей и критиков, что отражено в сворнике «Авраам Файнберг в зеркале мнений»(Тель-Авив, 2001, 356стр.) Почерк писателя отличается ясным литературным языком и стремлением осмыслить крупномасштабные вопросы истории и современности, что наиболее заметно в героическом поэтическом эпосе «Евреи», публицистической поэме «Хрупкий мир», автобиографическом романе «Еврейские гены», художественно-документальных двухтомниках «Сверхдержава Авраама»(том1 «От Москвы до Казахстана», том2 «От Петербурга до Тавриды») и «Искры прекрасного»(том1 «От Египта до Японии», том2 «От Франции до США»).
Насыщенностью и новизной отличается также отмеченная высокой наградой книга «Кистью, резцом, пером. К 60-летию Великой Победы» (Ашдод, 2005, 246стр.), отклики на которую профессоров Г.Окуня, М.Ярославского, подполковника Э.Казачкова впервые опубликовал еженедельник «Мост» 20 октября 2005г.
В 54 иллюстрированных очерках рассказывается о творчестве выдающихся живописцев, скульпторов, графиков разных стран мира, выступавших против идеологии фашизма и террора. Автор встречался и беседовал с классиками советской скульптуры Евгением Вучетичем и Львом Кербелем, классиками живописи Мартиросом Сарьяном (Ереван), Сергеем Герасимовым, Аркадием Пластовым, Кукрыниксами (Москва), Борисом Угаровым, Андреем Мыльниковым, Евсеем Моисеенко, Юрием Непринцевым (Ленинград), решал профессиональные вопросы с выдающимися художниками-шестидесятниками Таиром Салаховым, Виктором Ивановым, Петром Оссовским, Сергеем и Алексеем Ткачевыми (Москва), Индулисом Заринем (Рига). Из зарубежных мастеров встречался с классиком западноевропейской графики Херпуфом Бидструпом.
Заключительный раздел книги отражает личный вклад писателя в антифашистское искусство.
Предлагаем вниманию читателей «Моста» три очерка о встречах автора с всемирно известными графиками, живописцем и скульптором, оставившими автографы на память.

Бесславный финал изуверов

Плакат Кукрыниксов «Беспощадно разгромим и уничтожим врага!» появился на улицах Москвы в первые дни войны. Его боевой накал и художественная выразительность повлияли на творчество многих коллег. Созданный лидерами политической карикатуры омерзительный образ Гитлера стал своеобразным эталоном для других мастеров наглядной агитации. Широко известны их антифашистские произведения: популярный плакат «Потеряла я колечко, а в колечке двадцать две дивизии», картина «Конец», написанная в майские дни 1945 года в рейхканцелярии на Вильгельмштрассе в Берлине, и сотни других произведений, разоблачающих звериную идеологию нацизма.
«Вы стали всемирно известной силой международной солидарности людей, в их всеобщей ненависти к фашизму и борьбе за его разгром. Пусть одобрение мира даст вам ещё больше уверенности и силы», - писал Рокуэлл Кент Кукрыниксам в 1944 году.
На одной из выставок я впервые увидел коринский «Портрет Кукрыниксов». Тех трёх сатириков, за головы которых бичуемый ими Гитлер назначил большую награду.
Я восхищенно глядел на групповой портрет. Необычная яркость красок. Непривычно гладкая техника. А какая чеканность рисунка, выверенность композиции!
Спустя какое-то время мне, изучавшему графику, довелось прийти к Кукрыниксам в их мастерскую на улице Горького, дом 9. Поднялся на восьмой этаж. Секретарша проверила документы, допустила. В дверях встретили все трое: уроженец городка Тетюши в Татарстане добродушный, высокий волжанин Михаил Куприянов, низенький язвительный Порфирий Крылов, среднего роста спокойный Николай Соколов. Как похожи на выполненный Кориным портрет! Мгновенно узнал каждого. Только на холсте - величаво застывшие, а реальные - улыбающиеся. Посредине просторной комнаты размером с танцевальный зал - обширный помост, на котором расположены листы с незаконченными графическими работами. Разговаривая со мной, то один, то другой подходил к рисунку или плакату, что-то дополнял. Таким образом и беседа, и творческий процесс не прерывались.
Наслышанный об уникальном содружестве трех художников, увидел наяву, как взаимно доверяют, не перечат. На прощание подарили альбом своих политических карикатур с надписью: «Аркадию Борисовичу Файнбергу на добрую память. Кукрыниксы: М. Куприянов, П. Крылов, Н. Соколов. 1965».

В гостях у прославленного варпета

У меня хранился записанный в студенческие годы номер телефона Шагена Хачатряна, однокашника по Петербургской Академии художеств. В искусствоведческой литературе неоднократно встречал его имя. Шаген стал директором Дома-музея Мартироса Сарьяна в Ереване и активно пропагандировал творчество варпета. Так почтительно в Армении именуют авторитетного учителя.
На мою просьбу организовать встречу со знаменитым на весь мир художником во время моей командировки в Армению Шаген ответил согласием, хотя возраст Мартироса Сарьяна – 89- лет – превращал надежду на свидание в проблему. И вот я в доме патриарха армянской живописи. Внешне здание не отличается от окружающих. Такое скромное, будничное. Только рядом выделяется оригинальная, уходящая ввысь округлая башня, напоминающая часть древней крепости. Это и есть Дом-музей Сарьяна, выстроенный при жизни художника, являющегося гордостью армянской культуры, академика, Героя Социалистического Труда, отмеченного Ленинской и Государственной премиями СССР, другими высокими наградами. Во дворе мы с Шагеном увидели женщин, занятых повседневными делами. Это родня великого человека. У мотоцикла возился, усраняя неисправность, сын художника – композитор Лазарь Сарьян.
После дополнительных переговоров Шагена мне разрешено было войти и в комнату, в кресле сидел хозяин дома. Комната сравнительно большая, с красивой мебелью, но не поражает роскошью. Сходство Сарьяна с портретом работы Павла Корина и с фотографиями, публикующимися в прессе, нгесомненное, только в данный момент варпет выглядит старше. Пожилой возраст наложил отпечаток. Лицо почти не улыбается. Жизненная энергия ослабла. Но речь эмоциональная, хотя и замедленная. Мозг работает четко. Глаза поглядывают внимательно.
В заключительной части беседы, услышав, что я из Казани, с Волги, Мартирос Сергеевич сказал о намерении организовать выставку своих произведений в Волгограде, городе-герое, к которому у него особое уважение со времен Великой Отечественной войны.
В путеводителе по Еревану зоркий классик четко написал: «На добрую память Аркадию Файнбергу. 4/05/1969г. Мартирос Сарьян. Ереван».
Возможно, этот дорогой для меня автограф выдающегося человека относится к числу последних. После нашей встречи мэтр прожил три года и умер в возрасте 92 лет в мае 1972 года, оставив о себе неизгладимую память. Лейтмотив творчества Сарьяна – праздничная декоративность, звенящая радость – даже в натюрмортах. Характерно полотно «Армянам-бойцам, участникам Великой Отечественной войны. Цветы.1945.». В ковровой композиции можно увидеть не только растения армянских лугов, но и русские ромашки, киргизские маки.
Башнеобразный музей Сарьяна, открытый в 1967 году, отличается, помимо внешнего вида, необычностью интерьера. Движение зрителя происходит снизу вверх по спирали. Совершая уменьшающиеся круги вокруг оси, рассматриваешь развешанные на стене в один ряд картины, преимущественно пейзажи. Экспонаты для музея мой однокашник по Академии художеств разыскивал как в Советском Союзе, так и за рубежом.
В многогранном наследии варпета большое место занимают портреты. Мастер умел выявить острую характерность модели. Мое внимание привлек «Портрет писателя И.Эренбурга», принадлежащий к жемчужинам музея. Эренбург приезжал в Армению в 1959 году и несколько дней гостил у Сарьяна. Художник показал писателю родную страну, познакомил с известными деятелями культуры и рядовыми жителями. В те дни и написал портрет Ильи Григорьевича. Эренбург позировал Пикассо, Ривере, Модильяни, Матиссу, другим знаменитостям. Сарьян дал свою интерпретацию: во взгляде – нежность и глубина, ранимость души и отсвет напряженной мысли. Всклокоченные волосы подчеркивают непокорность. Фоном послужили армянские горы. Эренбург, в свою очередь, с уважением писал о «Чердаке мира» - Армении, где издавна философы и поэты мечтали о гармонии». Новая встреча двух великанов, познакомившихся еще в Париже, привела к появлению прекрасного портрета выдающегося писателя-антифашиста, статьи которого в годы Великой Отечественной войны звучали набатом в сердцах защитников Родины на фронте и в тылу.

Встреча в Израиле с московским евреем-ваятелем

В начале 60-x готов казанских художников и искусствоведов пригласили не встречу с известным московским скульптором Львом Кербелем, получившим прекрасную профессиональную подготовку во Всероссийской Академии художеств в Ленинграде и в Московском государственном художественном институте. Темпераментный еврей кратко сообщил, что в числе первых добровольцев ушёл на фронт в 1941 году, а после контузии был направлен служить в Северный военно-морской флот. В 1958 году он принял участие в работе над памятником татарскому поэту Габдулле Тукаю в Казани.
Я помнил великолепную статую, установленную на высоком постаменте в сквере центральной части Казани, и связывал авторство только с местным скульптором Садри Ахуном, как меня информировали. Оказалось, Кербель в немалой степени тоже приложил руку.
Сильнейшее впечатление произвел рассказ ваятеля о работе над монументом Карлу Марксу. Гигантский гранитный монолит обладал такой непомерной тяжестью, что транспортировка и установка на площади Свердлова превратилась в сложную проблему. Опираясь на свежие воспоминания, Лев Ефимович образно рассказал, как мощные тягачи в ночное время бережно доставляли на место памятник. В голосе Кербеля слышалось и передавалось слушателям ещё не остывшее волнение. И он, и общественность понимали, что с появлением в столице столь высокохудожественного монумента сказано новое слово в отечественной пластике. Действительно, с того момента движение Кербеля вперед и выше нарастало.
Во время той давней встречи я, тогда начинающий искусствовед, ещё не знал, что минет свыше трети века - и скульптор совершит головокружительную карьеру, удостоится всех высших в Советском Союзе наград, станет вице-президентом Российской Академии художеств, Героем Социалистического труда, народным художником СССР, лауреатом Ленинской и Государственной премий СССР, кавалером многих орденов, обладателем иных почетных званий.
Мог ли я предполагать, что десятилетия спустя, встретившись на земле Израиля, мы, два еврея, участник войны и блокадник Ленинграда, обнимемся в Реховоте, а затем в Тель-Авиве, и что безмерно уставший от перегрузок, связанных с мобильными переездами и официальными церемониями, 81-летний мэтр и его симпатичная, приветливая супруга радушно встретят меня и мою жену в гостинице, подарят альбом репродукций и календарь, выпущенный в Москве к 80-летию Льва Ефимовича, и сфотографируются на память.
Я не знаю в послевоенном изобразительном искусстве сверхдержавы еврея, который достиг бы столь высоких рубежей и признания, как Лев Кербель.
Его автопортрет базируется на органичном сплаве таланта и трудолюбия. Свыше 70 монументов, около 200 портретов в бронзе, мраморе, граните – целая галерея образов великих людей и рядовых современников, воплощающих личностное обаяние.
Человечность и душевная чистота по-своему выражены в каждом облике. В частности, ваятель не скрывает своих симпатий, трудясь над портретами красавицы-евреки актрисы Элины Быстрицкой, композитора Оскара Фельцмана, писателя Бориса Полевого, вдохновенно создавая надгробие скрипачу Давиду Ойстраху. В творческом наследии Кербеля - выразительные памятники погибшим в Катастрофе евреям, воинам-журналистам, павшим на поле боя, медикам-героям, бойцам противовоздушной обороны, профессионально близким автору подводникам Северного военно-морского флота, памятник маршалу Г.К. Жукову на проспекте Г. К. Жукова в Москве, мраморная композиция «Пиета» в зале Памяти мемориала на Поклонной горе в Москве.
Позиция скульптора совпадает с магистральной линией развития классического мирового искусства. Поэтому работы Кербеля бережно хранятся в Москве, Петербурге, Смоленске, Калуге, Ярославле, Вятке, Казани, Уфе, Тамбове, Симферополе, Новосибирске, а также в Берлине, Дрездене, Эрфурте, Мадриде, Варшаве, Гаване, Шанхае, Коломбо и иных городах мира.
Не скрою, мне приятно прочесть дарственную надпись в преподнесённом альбоме: «Ольге и Аврааму Файнбергам с уважением к их замечательным человеческим и литературно-художественным качествам. - Л.Е. Кербель, 12.05,1998 г., Тель-Авив».
Звезда Давида

Безумный Гитлер был подвержен порче:
Неудержимо лил чужую кровь.
В итоге фюрер сам себя прикончил.
Звезда Давида засверкала вновь.

Она сияет гордо над землёю.
Она видна в морях и облаках.
Восторг законный стороной родною
В еврейском сердце прорастал в веках.

Мы будем крепко славу предков множить.
Звезда Давида – голубой кумир.
Её не сбить, не снять, не уничтожить
Она жива, покуда дышит мир.

Праща Давида

Праща Давида смертью злу чревата.
Свистящий камень мчится пулей в лоб.
Неумолима страшная расплата.
Где враг кичился, там нашёл свой гроб.

Праща Давида – в гневе Маккавеев.
В бой за свободу подняли народ.
Мощь, Антиоха по ветру развеяв,
Прославили в веках свой смелый род.

Праща Давида – в стойкости Бар-Кохбы.
Завет евреев – мужество отцов.
Всевластный Тит в бессилии издох бы,
Будь больше край отважных храбрецов.

Коль вновь затеет Голиаф обиду,
Коль вновь пойдёт урок веков не в впрок, -
Взметнётся грозная праща Давида
И на врага обрушится, как рок.


Родной народ

Меня накрыл всевластный вал.
Язык, обычаи – всё в спешке
Поотнимали, чтобы стал
Ассимилированной пешкой.

Лишь старцем свой народ обрел.
Его судьба с моею слита.
Хлыст принудительный не смёл
От древних скал кусок гранита.

Какой ни есть народ, он – мой.
Я им горжусь. Он мной гордится.
За честь его способе в бой
На Голиафе устремиться.

В его среде я защищен
От истребленья геноцидом.
И даже больше – обольщен
Своей фамилией и видом.

Суть прояснилась. Я не лгу.
Отныне, пусть не та погода.
Я полноценно жить смогу
Лишь в гуще своего народа.

Сквозь тернии к звездам

В пучине веков уцелел наш народ.
Сквозь тернии к звездам упорно идет.
Не раз нас травил, истреблял геноцид.
Но выжили мы под каскадом обид.

Единого Бога открыл Авраам
И суть проложил человечеству в Храм.
По той же дороге, спстя много лет.
Ступили Будда, Иисус, Магомет.

Мы изгнаны были могучим врагом.
Обрушился Рим. Наступил перелом.
Тяжелый, кровавый имперский удар
Не смог загасить нашей веры пожар.

Две тысячи лет нас терзала печаль.
В бореньях еврей закалился, как сталь.
Он стал предприимчив, находчив и смел.
Сквозь тернии к звездам – таков наш удел.

Голосуют евреи ногами

Голосуют евреи ногами.
Сотни тысяч ушли за бугор.
Хоть омыли Россию слезами,
Но бегут и бегут до сих пор.

Было время – их гнали погромы.
Кто – поник. Кто – поднялся на бунт.
Позже – новых издевок симптомы.
Вновь узнали, почем лиха фунт.

Заклеймили как космополитов.
Опозорили «делом врачей».
Сколько старых наветов избитых!
Сколько новых кликуш-трубачей!

Корни древние пооборвали.
Запретили родной знать язык,
Чтоб скорее ианкуртами стали,
Позабыли традиций родник.

Врали всем, что агрессор – Израиль.
Нагло рушит арабов покой.
На евреев напасть не мешали
И оружие слали рекой.

Про массонов-жидов ловко врали.
Клеветали на «малый народ».
Лозунг дружбы тайком растоптали.
Знали: следом пойдет всякий сброд.

Произвол, тирания, ошибки.
Сколько жертв на коротком пути!
Выжмвали с трудом, без улыбки,
Под откос не желая идти.

Ияжкой хворью Россия болеет.
Обескровил обидный тупик.
И никто предсказать не сумеет,
Что – надолго, а что – только миг.

Будет солнце иль вихрь нал нами –
Уверяит никого не берусь.
Голосуют евреи ногами,
И скудеет Великая Русь.

Исход

Льется долгий Исход, как поток.
За спиною – погромы, пожары.
Срок гонений еще не истек.
Вновь наветы, террора удары.

Не сломали за тысячи лет.
Заживают кровавые раны.
Нами правит Всевышний Завет,
Над которым не властны тираны.

Бездной горя оплачен Исход.
Утвердили свое возвращенье.
Не загнать снова в рабство народ.
Не убьет фараоново мщенье.

Восстановлен древнейший очаг.
Здесь завещано жить и трудиться.
Гордо реет приветливый фоаг,
Призывая евреев сплотиться.

Мост

В духовной жизни поколений,
В бескрайней перспективе лет
Мост иудейский, без сомненья.
Лег лучезарно, как Завет.

Евреи – мост времен надежный
Из глубины веков до нас.
Преодолел засов таможен
Великих праведников глас.

В пространстве ищет мост дорогу:
Восток и Запад, Север, Юг
Сойдутся ближе понемногу,
Сомкнувшись в дружественный круг.

Хотя гнусны антисемиты,
Маячил Гитлер во весь рост.
Всегда подонки будут биты.
Ведет к добру еврейский мост.



1. Встреча с послом Российской Федерации в Израиле А.Е.Бовиным в Тель-Авиве.1997г.


2. Супруги Авраам и Ольга Файнберги в гостях у Анатолия Алексина в Тель-Авиве.1997г.


3. Авраам Файнберг с Андреем Дементьевым в Тель-Авиве.1998г.






4. У Давида Маркиша в Ор-Егуде.2000г.








5. С доктором филологии профессором Григорием Окунем. Ашдод.1999г.


6. Авраам Файнберг выступает с чтением своих стихов на фестивале "Фронтовики, наденьте ордена!" во Дворце Конгрессов. Хайфа, 2000г.


7. Юбилейная выставка книг Аврама Файнберга в Нацианальной библиотеке Республики Татарстан. Казань, 2000г.






Земляки-казанцы Авраам Файнберг и Георгий Кантор.Ашдод.2005г.






Красота верности
Из цикла «Найти себя»

От автора
Двенадцать лет назад я сочинил миниатюру, которая сохраняет свою актуальность:
Найти себя – и воплотиться в дело.
Найти себя – искать повсюду толк.
Найти себя – умом, душой и телом.
Найти себя – и выполнить свой долг.
Публикуемый первый раздел цикла знакомит читателей с одной из основополагающих тем моего творчества.

Из письма Авраама Ольге
Ленинград, 1 июля 1963 г.
Здравствуй, родная!
Умудряют человека не столько словесные внушения, сколько собственный опыт, прожитые годы. И очень мало могут помочь поэты.
Поэзия потому и возвышает, и облагораживает нашу душу, что она возвышенно и облагороженно изображает жизнь, брезгливо избегает грязи, с которой мы встречаемся на каждом шагу. Поэзия учит высокой человечности и красоте, а на практике честные, открытые люди – большей частью неудачники, а пошлые и лживые преуспевают.
И не только поэты учат борьбе за чистоту и справедливость, но и школьные учителя, вся пресса, все искусство, вся идеологическая надстройка, даже церковь. Наша эпоха еще наполнена борьбой. И пока не исчезнет на земле борьба, не прекратится и притеснение человека человеком, а следовательно, и утешенье ложью.
И чем совершеннее получится продукт такого воспитания, тем тяжелее ему придется в жизни, тем глубже разочарование, ибо там все наоборот. И новый опыт наживается горьким путем. Чтобы достичь каких-то высот, стать в глазах общества способным, часто, оказывается, нужно обладать дурно пахнущими способностями.
Вот девушка юная, чистая, бескорыстная, и простой человеческий инстинкт заставляет ее искать друга такого же чистого, с которым ей было бы легко. Но вот она стала матерью, и новый могучий инстинкт заставляет ее требовать от мужа жизненных благ, то есть жизненного успеха, то есть совсем другого поведения, других черт характера, и она даже не осознает своей роли в этом. В ее чувствах все смешалось и перепуталось. И девичьи мечты еще не совсем улетучились, и житейская пошлость еще не совсем разъела душу, вот она и стремится хотя бы на время убежать от беспощадной правды действительности в мир поэтических грёз.
И слава богу, что есть этот мир. Его нужно беречь и ценить.
И слава богу, что есть люди, способные его беречь и ценить. Но еще выше, богаче и славнее самого сказочного прекрасного образа реальный человек из плоти и крови. Вот почему я не пошел поклониться речке Пряжке, а остался сидеть над конспектами. Поэтому-то я рад, что в тебе зарождается сомнение в своем превосходстве и непогрешимости. Может быть, из этого эмбриона и вырастет когда-нибудь зрелая женская, заботливая любовь, которая обращена на живого человека и которая нужнее и дороже, неизмеримо земнее всей красивой лжи всех поэтов.

Из письма Ольги Аврааму
Казань. 9 июля 1963 г.
…Когда Поль Лафарг сделал Лауре предложение, она ответила: «Не знаю, люблю ли Вас. Но кто горит, тот зажигает». И если бы ты после первого объяснения не пришел ко мне домой, и не был бы по-мужски настойчив, и не сказал бы твердым голосом: «Решайся, Олечка. У нас будет хорошая, красивая семья», я, может, еще и колебалась бы.
Но в ту минуту я сердцем почувствовала: это Он! Это тот! Понимаешь, раньше были не те. И я бесконечно благодарна тебе.
Прожитые годы укрепляют чувство, если оно настоящее. Так и со мной. Сейчас мне просто тебя не хватает, как на Марсе не хватало бы Земли. Когда тебя нет рядом, я не могу спать.
Когда я в театре без тебя, мне вдвое неинтереснее. Когда я открываю почтовый ящик, у меня дрожат руки. Твои письма я стараюсь читать между строк. Когда я у голенького Димки нахожу твое телосложение, мне радостно.
Омут быта поглотил меня, словно крокодилова пасть. Меня утомил предыдущий год борьбы, ненавистной всей моей душе, борьбы за 13,7 квадратных метров в коммуналке. Меня страшит мысль о том, что предстоит еще борьба за квартиру. Не знаю, выдержу ли я её.
А где выход? Выход только в чуткой любви друг к другу. Сейчас я не надеваю свои новые платья: на чёрта они?
Аркадий, милый человек, пойми наконец мою суть! И защити меня в этой трудной жизни! Ведь я южанка. Поменьше северной суровости, побольше южного жаркого огня!
Никогда во мне не сомневайся. Иногда я говорю не то, что думаю. А сказанных слов не вернешь. Конечно, я больно ранила тебя, так долго переживающего любую размолвку. Прости, если можешь! Постараюсь, чтобы впредь это случалось возможно реже.
Ты можешь быть очень хорошим. Хотя бы вспомнить те дни, когда не состоялся наш первый ребенок. Ты находил для меня и ласковые слова, и ласковые взгляды, и писал шутливые записки с призывом держать хвост морковкой. За любовь и ласку я плачу втройне. Может быть, в чем-то я не права. Объясни! Не отвергай! Не опровергай!
Целую и жду. Твоя Оля.

Из письма Авраама Ольге
Ленинград. 7 февраля 1966 г.
Здравствуй, родная половинка!
Получил твое горькое письмо. Поверь, что на этот раз я тебя понимаю лучше, чем когда-либо ранее, так как и сам переживаю подобное. И все-таки не ропщу на судьбу, хотя и я, может быть, достоин большей удачи в жизни.
Я пришел к выводу, что самое страшное, от чего страдают люди, - это одиночество. Нет сознания страшнее, чем то, что ты проживаешь жизнь никому не нужный; и все, что делаешь, - бесполезно, напрасно. Это чувство - бич человечества, оно поражает всех в той или иной степени. Невероятно редко случается, когда человек находит себе такого постоянного спутника противоположного пола, которого он искренне любит и глубоко уважает, о котором всегда, в любой ситуации может сказать: «мы вместе», «друг в друге мы не ошиблись». Только за одно это счастье несчетная масса зажиточных людей отдала бы не задумываясь всё своё богатство, всю «мишуру», всю «ветошь маскарада». Ибо человеку мало наполнить желудок, надо, чтобы была полна и душа. Но, увы, настоящего преданного друга не купишь и за миллионы. И большинство людей, отчаявшись, скрывая свою опустошенность, свою неудачу,
никчемность своего существования, - бросается очертя голову прожигать жизнь, старается заменить одно большое, всеохватывающее счастье настоящей любви тысячами маленьких, мелких наслаждений: «Молодость скоротечна и невозвратна, так используй ее сполна». Но суррогат чувств ничем не заполняет душу, кроме презрения к человечеству и к самому себе. Осознают все это люди, как правило, где-то в конце жизни, при подведении итогов, а пока человек молод и полон сил, яркий, слепящий блеск минутного наслаждения кажется ему неизмеримо ярче скромного сияния верности. Но ты, я уверен, уже поняла это или поймешь очень скоро.
Другое спасение от одиночества - дети. Это счастье доступно почти каждому человеку, оно встречается гораздо шире, оно заполняет жизнь большинства людей, тем не менее много хороших людей лишены и этого.
Есть еще счастье служения обществу. В периоды бурных общественных подъемов, когда массы людей одушевлены единым порывом к одной цели, - оно даже выступает на первый план.
И случаи, когда все условия счастья человека налицо: и глубокая, нежная супружеская любовь, и шумная возня собственных детей, и единство общественных интересов - такие случаи настолько уникальны и драгоценны, что в их свете тяготы повседневных забот, материальная нужда, недостаточность отдыха и многие другие лишения не стоят того, чтобы из-за них приходить в отчаяние.
Конечно, обидно и горько, когда молодость расходуется на приработки, на хлопоты о яслях и детсадах, о квартире, когда тысячи часов лучшей поры жизни протекают в очередях, у плиты, у корыта, в разлуке с мужем. Но ведь были не только «сплошные жертвы». Были жаркие ночи полного слияния, постоянная верность друг другу. Было желанное рождение сына и дочери. Были лодочные прогулки по рекам и озерам, периоды безмятежного отдыха на Острове, в Займище, в Дербышках, в Крутушках, в Крыму. Были лыжные вылазки в лес, семейная фотолетопись, походы в театры, в кафе, на вечера. Был переезд в свою квартиру, приемы гостей, хорошие песни, диафильмы. Далеко не каждая семья может похвастаться такими «сплошными жертвами». И все это в то время, когда мы кочевали по чужим углам и дети были малы и не давали спать, а я был «вечным студентом» и мы постоянно нуждались. А теперь стало легче, и отдыха будет больше, и радость от него полнее, так как оба мы устали и научились дороже ценить его. И поэтому, хотя я постарел и сдал, и устал, я все-таки считаю прожитое время счастливым.
Не вешай носа. Береги себя и детей. Не пиши сейчас никаких очерков. И без того много забот. Крепко обнимаю и целую.


Вьюга
(вложено в письмо из Ленинграда
от 18 февраля 1966 г.)

Вьюга,
Всё вьюга да ветер.
Снежная вьюга свистит.
Туго живётся на свете.
Сердце тревожно болит.
В северный город далёкий
Поезд супруга умчал.
А я мечусь одиноко,
Горестно дни влача.
Слушая «Бригантину»,
Сердцем уносишься вдаль.
А ноги – засосаны тиной.
Глаза увлажняет печаль.
Молодость безмятежная.
Пламенный пыл души!
Мужа касание нежное
В мягкой кромешной тиши…
Милые девичьи грезы!
Смелый полет мечты…
Капают, катятся слезы,
Видишь ли, слышишь ли ты?
Вьюга, ах, вьюга-старуха,
Трудно свой крест нести.
Троллейбус огромною мухой
Замер в паучьей сети.
В сутки дважды отважно
Рвешься вперед с детьми.
Вдруг обнаружишь однажды,
Что хулиганы они.
Лето не скоро проснется.
Вьюга свистит да свистит.
Димка - все злее дерется.
Ленка - все громче кричит.
Горькая женская доля:
Кухня, пеленки, носки…
Дети не слушают более.
Впору давиться с тоски.
Ветер, бродяга-ветер!
Много ты встретил душ.
Видишь, как трудно на свете,
Если заочник - муж.
Время необратимо.
Годы так быстро летят.
Радость проходит мимо.
Меркнет лучистый взгляд.
Вьюга, кружилиха-вьюга!
Спуталась жизнь в клубок.
Шла я доверчиво к другу,
А он мои крылья подсёк.
Противному Аркину радость –
В северный город удрать.
Вернется он - тоже не сладость:
Активно мешает... спать.
Ветер! Куда мне податься?
Дети зовут покормить.
А мне бы - под солнцем плескаться,
По морю соленому плыть.
А мне бы - с веселым героем
Ринуться в бурю страстей.
Брать неприступное с боем
И трепетать до корней.
Эх, разорвать бы путы!
Жить мне хочется, жить!
Самозабвенно минуты
Скользкого счастья ловить.
Вьюга… всё вьюга да ветер.
Вечная вьюга свистит.
Туго живётся на свете.
Сердце устало болит.

* * *


Из письма Авраама Ольге
Литва. Паланга, Дом творчества Союза художников СССР. 21 сентября 1972 г.
Милая, родная, любимая!
Я почти никогда не говорил тебе о своей любви, избегая самого слова «люблю», и все же я люблю тебя так глубоко и сильно, как только способен, люблю все годы с той встречи на танцевальном вечере в университете, когда сердцу стало тепло и светло, и оно сказало: «это та, которую ты так долго искал».
Ты знаешь, что у меня не было братьев и сестер, что я не помню отца, ты знаешь далеко не идеальный характер моей матери, и всю свою накопленную за многие годы нежность, всю силу чувств, весь пыл нерастраченных желаний я отдал тебе.
Я влюблен в тебя как в человека, ибо твой ум, доброта, жизнелюбие, поэтичность превосходят все, что я видел в людях.
Я влюблен в тебя как в женщину, ибо ты оказалась такой желанной и дала такие взлеты наслаждения, каких я не представлял, какие может дать только настоящая любовь.
Назвать тебя воплощением мечты неверно, ибо мечты мои о женщинах были неясны и бледны, ты настолько превзошла их, что сама - реальная, живая - стала моей постоянной мечтой, самым дорогим для меня на свете. Трудно предположить, что стало бы со мной, если б я вдруг потерял тебя.
Если правда, что умная и добрая женщина облагораживает мужчину, то очень многим хорошим в себе я обязан тебе. Ты всегда была для меня не только обаятельной и необходимой биологической половиной, но и верным другом, умным советчиком, надежной опорой в трудные моменты жизни.
А что я мог дать тебе? Только безграничную преданность, трудолюбие, помощь в воспитании наших троих детей и постоянную материальную нужду.
Мы начали строить и облагораживать своё гнездо. И все разъедающие душу хлопоты, большую часть забот о материальном достатке вынесли твои женские плечики. Рождённая парить в небе, ты оказалась прикованной к земле. Подарив мне высшее счастье, ты сама оказалась лишенной того, что заслуживаешь. Прости меня, любимая!
Скоро исполнится четырнадцать лет нашей совместной жизни, но ты никогда не говорила мне, что любишь меня. А я и не спрашивал, сознавая, что недостоин. Только однажды ночью, тесно прижавшись после гибели нашего несостоявшегося ребенка, ты сказала, что я тебе дороже отца и матери, что счастлива и хотела бы умереть. Я хорошо узнал к тому времени твоих родителей, каждый из которых по-своему великолепен, полюбил их, восхищался ими, и мне показалось, что в твоем признании впервые проглянул лик той большой Любви, которая не играет на поверхности, а таится где-то в бездне человеческого существа. Эти твои искренние, из нутра вырвавшиеся слова навсегда обдали жаркой волной мою душу и до конца дней моих останутся одним из самых дорогих и сладостных воспоминаний.


Где ты, половина?

Мечтают двое тесно слиться,
Любить друг друга целый век.
Но как узнать, не ошибиться,
Кто самый близкий человек?


В пути – провалы и препоны.
Гляжу дотошно, зорко вновь:
Людей вокруг снуют миллионы,
А среди них – моя любовь.

Мне без неё весь мир – чужбина.
Живу с собою не в ладу.
Тоскую: где, ты, половина?
Но верю: близок срок – найду.

Гимн любви

Неисчерпаемы песни
Пылкой любви, многоликой.
Нет в мире чуда прелестней
Тайны безмерно великой.

…Бывало, валила усталость,
Борьба пораженьем кончалась,
А жизнь постылой казалось,
Отчаяние – все злей.

От горя тогда исцеляла,
Настойчиво вдохновляла,
Беду на двоих делила
Любовь теплотою своей.

Любовь – постоянство усилий,
Неистовых чувств изобилие,
Полёта орлиные крылья,
Способностей бурный расцвет,

Святое природное счастье,
Совместное жизни зачатие.
Для всепоглощающей страсти
Преград устрашающих нет.

Чувства влюбленных – как море:
И глубоки, и безбрежны.
Волны горячей надежды
Плещут немолчно в крови.

В час испытания – помни,
В лаврах признания – помни,
В смертном прощании – вспомни
Свет солнцеликой любви.

Надежда, Вера и Любовь

Мы в вечной суете слабеем,
Но силы освежают вновь
Три восхитительных феи:
Надежда, Вера и Любовь.

Когда стремленья созревают,
Вскипает молодая кровь,
Нас неустанно вдохновляют
Надежда, Вера и Любовь.

А если жизнь стала адом,
То для спасенья приготовь
Духовной стойкости триаду:
Надежду, Веру и Любовь.

Как самоцветы мирозданья,
Как трели чудных соловьев,
Влекут колокола сознанья:
Надежда, Вера и Любовь.

Глаза любимой

Посвящается супруге – Ольге Файнберг

Глаза любимой – широко открыты.
В них мир души на все лады звучит.
То светят солнцем, то слезой омыты
Родные, ненаглядные лучи.

Глаза любимой – тайну воплощают.
В них манит свет неведомых планет.
Они смеются, дразнят и ласкают,
И кровь моя волнуется в ответ.

Глаза любимой – лучшие в округе.
Святым огнём на счастье зажжены.
В них нежность матери, доверие подруги,
Загадка феи и любовь жены.

Сказочный подарок

Бесценный, сказочный подарок
Моею памятью храним.
Счастливая сложилась пара:
Я был влюблён и был любим.

Та женщина, презрев сомненья,
Троих детей мне родила,
Открыла бездны наслажденья,
Любя так нежно, как могла.

Судьбы высокой и прекрасной
Достойная, без лишних слов
Она боролась ежечасно
За хлеб, за крышу, за любовь.

Взлететь готовая сначала –
Стремились к небу два крыла –
Себя на будни разменяла
И в жертву быту принесла.

И я супругу первозданно
И до безумия любил.
Её, ненаглядной и желанной,
Всю страсть дарил и верен был.

И пусть вокруг красавиц лица
Чаруют, только нет такой,
Которая могла б сравниться
С родной и милою женой.

Главное счастье

- Ты наградам подруг не завидуй.
Поглядеть – и у них маята.
Накопились упреки, обиды.
Многим кажется: жизнь – не та.

Все дипломы, цветы и медали,
Сколько б их ни вручали им вновь,
Я уверен, они бы отдали
За семью, за детей, за любовь.

Те не судьи, кто ищет ошибки
У других, восхищаясь собой.
Ты иди мимо сплетниц с улыбкой,
С гордо поднятой головой.

Деньги, вещи, чины – наживное.
Дружным семьям – по силам всё,
Береги, словно чудо земное,
Это главное счастье своё.

Я люблю

Я люблю тебя так нежно,
Что не высказать словами.
Сладострастное слиянье
Восхитительнее слов.

Ты – отрада и надежда,
Согревающее пламя,
Воплощенное созданье
Из девичьих грёз и снов.

Не раздумывая, милый,
Я отдам тебе все силы.
Как хотела б до могилы
Неразлучно быть с тобой.

Обними меня, любимый,
Мы – родные половины,
Безраздельно, воедино
Крепко спаяны судьбой.

Я любима

Я любима несказанно
И не знаю счастья слаще.
Отодвинулись напасти,
Радость рвётся из груди.

Долгожданный мой, желанный!
Твои ласки – как награда,
А слова любви – услада.
Все сомненья – позади.

Пыл любовного угара
Никакой не знает дозы,
Расцветает, словно роза,
Ликованья не тая.

В вихре чувственного жара
То могучий и упорный,
То смиренный и покорный,
Весь ты – мой. Я вся – твоя.

Приехал в новые края

Приехал в новые края,
Где вмиг исчезли связи.
Но рядом – милая моя.
Мы вместе. Нет боязни.

Здесь осмотрительность нужна.
Уж сколько жертв пропало.
Любовь супруги так важна.
И двое нас – немало.

Вокруг евреи. Свой народ.
Забота государства.
Но выползают каждый год
Нежданные мытарства.

Однако ходим рядом мы.
При каждом шаге – двое.
Уйдём от нищенской сумы.
Израиль свой откроем.

Глаза твои

Глаза твои полны влюбленностью,
Доверчивостью взгляда ясного.
Я наполняюсь окрылённостью
В лучах сияния прекрасного.

Отныне сделаюсь отважнее,
Мобилизую силы, рвение,
И, может быть, победу важную
Одержат воля, ум, терпение.

Преодолею, чувству преданный,
Коварной силой ямы рытые.
Путь озаряют неизведанный
Души твоей глаза открытые.

На морском берегу

Мы вдвоем на морском берегу,
Где без устали плещет прибой.
От крушенья любовь сберегу.
Мне тепло и уютно с тобой.

Набегает волна за волной.
К нам солёные брызги летят.
Восхищает в юдоли земной
Твой манящий и ласковый взгляд.

Сам с собою веду уговор:
Пусть продлится любовь на года, -
Безоглядна, как этот простор,
И целебна, как эта вода.

Промчались годы

Промчались годы молодые,
Как налетевшая пурга.
Блеснули волосы седые,
Но ты, как прежде, дорога.

И голос тот, и те же руки,
Всё та походка, те глаза,
А впереди – печаль разлуки
И просолённая слеза.

Давай обнимемся, родная,
Воспоминаний не разрушь:
Я – вновь в соку, ты – молодая,
И встреча наша – праздник душ.

Старое письмо

В бумагах старое письмо
Лежит. Не устарело.
Бывает, просится само
Мне в руки, мол, есть дело.

Беру, а строчки говорят:
Любовь – не угасала.
И будто оживает взгляд
Той, что его писала.

Знакомый голос, рук тепло –
Всё вспоминаю сразу.
Минувшее с письмом пришло
Само, не по приказу.

Большая нежность в тех листах
От посторонних скрыта,
Как запах розы на кустах,
И сердцем – не забыто.

Темпераменты

Твой горячий темперамент
Навсегда теперь со мной.
Он затейлив, как орнамент,
И, как молния, взрывной.

Спорим громко то и дело,
Даже ночью не заснуть.
Сорок лет не надоело
Обсуждать совместный путь.

Голосит твой темперамент,
А мой пестует покой.
И квартира, как парламент,
Словопрения рекой.

Тревожно спишь

Уж где-то отшумел камыш,
Угас закат в огне.
Ночная тишь. А ты не спишь,
Тревожась обо мне.

Мой высший взлёт пошёл на спад, -
Берут своё года.
Теперь болезни не щадят, -
Надвинулась беда.

Террор, опасности, война –
Оставили свой след.
Вошёл и в плоть, и в кровь сполна
Осадок трудных лет.

Мембраной чуткою лежишь
В полночной тишине.
Урывками, тревожно спишь,
Заботясь обо мне.

Дети

Всё в мире проплывает мимо,
Меняется непоправимо,
Но служат маяком на свете
Рождённые в согласье дети.

В них – наша генная порода,
Взимает главный долг природа.
Нас продолжают на планете
Зачатые с надеждой дети.

Какие б ни сквозили ветры,
Не разделяли километры,
Нам помогают жить на свете
Рождённые любовью дети.

Разлетелись по планете

Мы детей своих растили,
Узы не нарушив.
Сколько нежности вложили
В молодые души!

Как надеялись на счастье
Умных, не ленивых
И способных в дни ненастья
Выстоять красиво!

Но судьбу на белом свете
Выбирают сами.
Разлетелись по планете
Вольными путями.

* * *

Отклики из Израиля и Зарубежья

День рождения Ольги Файнберг

Моральная соучастница в написании книг Авраама Файнберга, его соавтор (фрагментарные вторжения-вставки) и первая читательница – ипостаси именинницы, филолога и журналиста. Притяжение Авраама, человека гордого, благородного и умного, держит Ольгу на высоких орбитах: ни мысленно, ни в разговорах, ни на бумаге она не позволяет себе бессодержательных фраз.
Супруги Файнберги... Их нельзя занести в разные рубрики. В творческом процессе Ольга мучается не меньше самого сочинителя Авраама: прибавляет, вычёркивает, переставляет, переделывает заново, всё ещё не довольная собственным трудом. Ольга полагает, что хорошо писать означает умение говорить о вещах так, как будто это никогда не было сказано раньше.
Первой откликаясь на песни А. Файнберга, она не спрашивает соловья, что означает его пение, а подпевает ему, всегда добиваясь свежести красок. С безупречной, почти балетной согласованностью движений живут и трудятся Авраам и Ольга.
Сколько в ней разнообразных достоинств, которые, кажется, не могут совместиться в одном человеке: слух к чужому интеллекту и великодушие, правдивость и приветливость, терпение и отзывчивость, поэтическая душа и вдумчивость...
Ольга может совершать ошибки, ибо ей порою трудно примериться к правилам и нравам обыденной жизни, но душа её так прекрасна, что она выше своих ошибок.
Ольга многократно воспета в стихах и прозе Авраама. Впечатление такое, словно всё остальное его творчество - это красноречивые будни, наступающие перед вновь и вновь усиливающимся чувством и новым симфоническим вскриком «Ольга!» - всплеском-импульсом перед напряжённой художнической работой поэта и прозаика А. Файнберга.
Ольга и Авраам... Где живут эти двое, там воздух особо чист.
Поздравляю милую Ольгу с днём рождения. Пусть, как сейчас, ободряюще звучит её голос.
Да поможет Бог Файнбергам в их заботах и стараниях. И да скукожатся все напасти. На том пребывайте в добром здравии и в весеннем творческом настрое, как персонажи любимого вами полотна Боттичелли.
Мария и я обнимаем вас.
Григорий Окунь,
Израиль, г. Ашдод, сентябрь 2000 г.

* * *

Восхищены, потрясены любовью вашей, которую вы пронесли через всю жизнь. Редкое явление, когда жена является всю жизнь источником вдохновения и музой такого человека, как Авраам.
Светлана Ляндверт,
Отличник культуры СССР.
Израиль, г. Ашдод.

Олечка! Я так рада, что Аркадий и ты нашли друг друга, всю жизнь вместе – всю юность, молодость, зрелые годы и вместе встречаете вторую половину жизни. И не просто встречаете, а полны такой энергии, вдохновения, интереса ко всему достойному, прекрасному – и дарите это нам, вашим друзьям, коллегам, просто людям. Это такой чудесный итог прожитых лет, выстраданных мыслей, борьбы. Я рада, что ты так мужественна, была с Аркадием и в тяжёлые, и в радостные дни. Если бы не ты, Аркадий не смог бы выполнить свою миссию – написать то, что он написал, издал. Это подвиг творческий и человеческий.

Вилена Телякова,
Украина, г. Киев. 17. 04. 2000 г.

С интересом прочитала обе книги – «Формулу счастья» и «Еврейские гены». Первое чувство: как же мы никто не знали, что Аркадий такой талантливый! Виделись, встречались в компании и никогда не слышали его стихов. Он даже в наших разговорах был немногословен. А как напряжённо работала его мысль, как глубоко и мудро он осмысливал, анализировал то, о чём мы и не задумывались.
Оля, в книге «Еврейские гены» на меня самое большое впечатление произвело описание ваших личных взаимоотношений. Наверное, это связано с тем, что я хорошо знаю вас обоих, помню, каким счастьем ты светилась после свадьбы, и как приятно, что этот свет до сих пор с вами.
Мне кажется, замысел автора показать свою судьбу в связи с судьбой еврейского народа в бывшем Советском Союзе вполне удался. Интересной представляется композиция книги, когда параллельно описывается жизнь двух семей, которым как бы свыше предназначено было породниться и дать начало прекрасной семье с тремя веточками жизни.
Вероятно, тому, кто не жил в Советском Союзе, по этой книге можно представить, почему так много евреев эмигрировало. Тем же, кто остался в стране, книга помогает осмыслить то, что с нами было, происходит сейчас и произойдёт в будущем.
И книгу «Формула счастья» прочитала с большим интересом. Здесь и многострадальная история еврейского народа, и прекрасные стихотворные зарисовки о многих выдающихся, знаменитых евреях, и лирическое выражение души автора. За легкостью стиха, конечно, огромный труд и талант.
Рада за вас с Аркадием-Авраамом, что вы смогли адаптироваться в Израиле и найти себя в творчестве.

Ида Ласкова (Волошина),
Россия, г. Казань.