ЭХО РОССИИ

Море слагало стихи.
И две музы - Любовь и Свобода.
Негромкое эхо России
Вернулось в Москву из Ашдода.

И с ним возвратились открыто
Без цензоров, виз и конвоя
Библейские ритмы иврита
В аранжировке прибоя.

Умчались на крыльях незримых
Для радости и для печали
С холмов Иерусалима
В российские снежные дали.

Палитрой неяркой, неброской
Еврейского счастья и горя
Рассыпались на отголоски,
Прибою далёкому вторя.

Границы ему не помеха,
Оно не подвластно стихии,
В Израиле "РУССКОЕ ЭХО" -
Еврейское эхо в России.

* * *

Don't worry, sire,
It's all right.
Your age is your fire
And is your flight.
= Григорию Окуню.

Не надо думать о годах,
Они для старости - безмерны,
Для молодости - эфемерны,
Для мысли - невесомый прах.

Грустить не надо о друзьях,
Друзья ведь нас не покидают,
Они нас просто ожидают
Там, наверху, на небесах.

Жалеть не надо о делах,
Их беспрерывно отчужденье.
И то лишь значимо мгновенье,
Что истекает на часах.

Нас кружит на земных кругах,
Они сбегаются в спирали.
Такие мягкие вначале -
Всё жестче сгибы на витках.

И мы в изменчивых мирах
Порой не видим, как в наркозе,
Колючки свежие на розе
В её надломленных шипах.

Зато просветы в облаках
И звёзды в них мы замечаем.
Оттенки лучше различаем
цветов... и слёзы на цветах.

И на далёких берегах
Мы, слова русского адепты,
Непритязательные лепты
Приносим в душах и умах.

...Я "Эхо русское" в руках
Держу в журнальном переплете,
Второе - тающим в полете
На Ваших я ловлю губах.

Его уносит на ветрах
И возвращает. В отголоске
Я будто слышу, как березки
В ашдодских шепчутся песках.

* * *

Стихи, прочитанные на презентации
книги "Воспоминаний" Т.Е. Алексиной.

За гремучую доблесть грядущих веков,
За высокое племя людей...
Осип Мандельштам

Из генов российского рода
И романтика-иудея
Тебя сотворила природа,
Добавив любви, не жалея.

Ты выросла в сороковые.
И до роковых девяностых
Не мыслила, кроме России,
Себе "ни страны, ни погоста".

И шла полстолетия с нею
К мечте человечества вечной
Под озарившей идею
Звездою пятиконечной.

К той сказке, что сделалась былью,
Но былью под строгим надзором,
В которой Отчизну любили
За ржавым колючим забором.

И помнила стёртые плахи
Лубянских дубовых порогов,
И тех, кто в "железной рубахе"
на нарах колымских острогов.

И ты искупительной кодой
На книжных раскрылась страницах,
Спустя чёрно-белые годы,
В деяниях, смыслах и лицах
подвижников сложного времени
для совести, чести и славы,
Обыкновенных гениев
Канувшей в Лету Державы.

И мы их прикосновение,
Их рук ощутили пожатие,
И "век-волкодав" на мгновение
Ослабил тугие объятия.

Теперь, словно птицы осенние,
Слетаемся мы раз от раза -
Свидетели поколения,
Что видело "небо в алмазах".

Всего в двух шагах предо мною
В лучистых глазах твоих зримо:
И детство, что смято войною,
И жизнь, промелькнувшая мимо.

К тебе в микрофон Бейт Эйтана
Моё пробивается слово,
И сам я - герой безымянный
Воспоминанья другого.

Где "Марка страны Гонделупа",
И Танин потерянный мячик.
Не тонет он в речке как будто,
Но кажется: Танечка плачет...

Тепло материнского лона,
Зарницу отцовского света
Смогла ты сберечь без урона,
Поклон тебе низкий за это!

* * *

АТИКВА

Пока в еврейских сердцах
Свободы бьется огонь,
И наяву, и в снах
Тебя мы видим, СИОН.

Надежда не пропадет,
Пока мы ее храним.
Две тысячи лет нас ждет
СИОН - ИЕРУСАЛИМ.

Мы верим: наступит срок:
Из всех четырех сторон
И тысячами дорог
К тебе мы придем, СИОН.

P.S.
Сбылась надежда: умом
И героизмом своим
Вернули мы отчий дом,
Вернулись в ЙЕРУСАЛИМ.

Осталась еврейская боль,
Но сгинул еврейский страх,
Трепещет "лаван вэ хаколь",
СИОН, на твоих ветрах.

Еврейская кровь - Гольфстрим,
Был каждый не раз убит.
СИОН - ИЕРУСАЛИМ
На этой крови стоит.

Здесь не только мужчина - солдат,
А подруга его и сестра,
В правой руке - автомат,
В левом кармане - тора.

И память народа жива,
И Бог остается с ним.
Да будет жить "АТИКВА",
Ле хаим, ИЕРУСАЛИМ!

-
* * *

Кто только не давил тебя и кто не плавил...
Марина Цветаева

Нас горстка в этом мире бренном -
В кулак несжатые персты.
Шма, Исраэль! Твои колена
Опять у роковой черты.

Полуразорванные звенья,
Смешенье рас и языков,
В тебе нашли мы воплощенье
Надежд двудесяти веков.

Да, мы единственные в мире
Свершили это чудо.Но
На пребыванье в эйфории
Еще нам право не дано.

А также - право на расколы,
На разобщение общин.
И без Давида на престоле
Израиль должен быть един.

Чтобы шофар за ближним кругом
Не звал сынов твоих на сбор,
Встань между Севером и Югом
Стальной пружиною в упор.

Нет выбора! Хотя незримо
Ты под защитою Творца,
В остывшем пепле Освенцима
Стучат детей твоих сердца.

И за грехи, и за святыни
Тобой уплачено сполна.
Мы - разные .Но кровь и ныне
Течет из наших жил одна.

И будем только мы в ответе
За всё, когда придёт пора,
И трижды крикнет на рассвете
Петух с персидского двора.
2005г.
* * *

Коричневая гемма
Лежит в руке моей -
Рожок из Яд ва-Шема
От праведных аллей.

И шишка с чешуею
Из парка на холме
От кладбища Героев
В Иерушалаиме.

А душ замученных чертог
Мерцает вдалеке,
И звездопад в морской песок
Врывается в пике.

И я - звезда на небе том,
Песчинка в том песке.
...От Яд ва-Шема метроном
Стучит в моем виске.

* * *

За старым мястом стынут Каролинки,
Вмерзает в Нерис красный ледоход.
Я приезжаю,словно на поминки,
К тебе, о, Вильнюс, лет уже пятьсот.

И на подушках мягких "Дзинтараса"
Холодным потом моет ночь меня,
Пока дождусь я утреннего часа
С востока подступающего дня.

Но с каждым годом круче Погулянка
И времени прерывистее ход,
И сердце все труднее спозаранку
К нему свой приноравливает счет.

И по Завальной мимо синагоги
Иду я от вокзального конца.
Я разделяю гул толпы на слоги,
А метроном, гремящий, на сердца.

Над старым мястом новые бульвары,
За каждым поворотом свой откос:
Славуты, Панеряи, Бабьи Яры,
Еврейский так решавшие вопрос.

... И прихожу туда я на поминки,
Где вмерзло в лед невинное дитя,
Застывшие под снегом Каролинки
Шагами торопливыми крестя.

* * *

Дяде - мичману
Абраму Коростышевскому,
защитнику Севастополя.

Уходят годы сквозь песок
Волною, брошенной на берег.
Попробуй, подводя итог,
Песчинку каждую проверить.

Кто выжил, не забудет тот
Кровавых штолен Инкермана,
И свой, особый счет ведет
Осколок в теле ветерана.

Он был, как пропуск, документ
Под грифом "жизнь" на излете.
По ватерлинию "Ташкент"
Израненной увозит плоти.

На скорбных вахтах с той поры
Перекликаются куранты,
Уже выходят из игры
Не маршалы, а лейтенанты.

Идут седые мичмана,
Склоняют головы сурово,
И кажется, что вся страна
Прижалась к бухте Камышевой.

В единый нерв напряжены
Деревни,города и веси
Твои, о, Родина, сыны
Спят вечным сном на Херсонесе.

На обелисках имена
Их отчеканила Держава,
И салютует тишина
Им от Кремля до Балаклавы.

...Лежат на смертной полосе,
Патроны выстреляв, матросы.
И в вечность подвиг их уносит
От Графской пристани рассвет.
1985г.
* * *

РЕКВИЕМ

Отцу - Израилю Шприцу, дядям Яко-
ву Берману, Бенциону Майзлику и
Михаилу Ярмульнику, погибшим на
фронтах Великой Отечественной вой-
ны, Вениамину и Льву Ярмульникам,
вернувшимся с войны.

Негромкий Молотова голос
Из приоткрытого окна.
Беда по имени "война"
Пришла и время раскололось.

И вечером того же дня
У бабушки, как по набату,
Собралась вся моя родня:
Отец - со шпалами комбата,
Старушка, четверо детей,
В расцвете жизни остальные.
Мой род, моя защита. В ней
Они - как башни крепостные.

Простая дружная семья -
Пятнадцать душ, как на картине.
И где-то между ними я -
О том свидетельствую ныне.

Я вижу комнату и стол
Подстать ей - бесконечно длинный,
Отец совет семейный вёл
Как офицер и как мужчина.
Он не на "идиш" говорил.
Мне было восемь лет, со всеми
я слово каждое ловил.
Хоть слов не помню - стерло время,
Но смысл их прост, как правда, был,
Его мой разум сохранил.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Их было шестеро мужчин.
Шесть сыновей во Израиле
Все в бой кровавый, как один,
Пошли навстречу вражьей силе.

Я помню скорбное - "сынок"...
И папин поцелуй прощальный.
Я слышу стук его сапог
По улице Большой Подвальной.

Я помню зимние ветра,
Башкирские глухие дали,
Где Бог и мамина сестра
Семью от голода спасали.

Как оставлялись города
И каменели лица взрослых.
Уже сиротами тогда
Мы были, но узнали после.

И будто брезжили в ночи,
А утром прятались куда-то
Надежды робкие лучи,
Растаявшие в сорок пятом.

Как ринул с Запада поток,
Доставивший отвоевавших
И с ними - горестный итог
По счету выживших и павших.

...От Кишинева до Орла
Солдаты, ставшие стеною,
Лежат в могилах без числа.
И ты - со шпалою одною.

Их было шестеро мужчин -
Семьи одной зятья и братья.
Хочу хоть словом им воздать я,
Сам уже - с небом на один.

...Я помню: грянула война
И, как разрезала косою
На мертвое и на живое,
На "до" и "после" времена.

И ПОМНИТЬ ИХ ВСЕХ И ОТЦА,
И ТУ РОКОВУЮ ВЕЧЕРЮ,
И ПЕРВУЮ В ЖИЗНИ ПОТЕРЮ
Я БУДУ УЖЕ ДО КОНЦА.
1987 - 2005гг.

* * *

Цви Цилькеру.

Вы не бывали в Рио-де Жанейро?
There isn't problem -
собирайтесь в путь.
Не нужно чемоданов и крузейро,
А только - шекели и времени чуть-чуть.

За час, за два домчит автобус скорый,
Автомобиль, "ракевет" Север - Юг
До города, как в фокусе, который
На горизонте выстроится вдруг.

И сразу же возникнет в антураже
Срединоземноморская дуга,
От моря убегающие пляжи,
От башен и бетона - берега.

И дюны, где в ночи филистимляне
Кострами озаряли небеса.
На паперти песчаных усыпален
Прибой их возвращает голоса.

А утренний проспект Йерушалаим
Восток и Запад, солнце и луну,
Весь бризами навылет продуваем,
Соединяет в линию одну.

И не добавит ничего воображенье
К тому, что охватить способен взгляд:
Идей и технологий воплощенье,
Гармонию дворцов и автострад.

Лиловый сумрак под небесным краем,
Вечерний блюз, восточная еда.
Желает всем гостям своим "Ле хаим"
Веселая прибрежная гряда.

И нимфы, не считающие годы,
К игривой прижимаются волне
Не в Рио-де..., а в городе Ашдоде,
В библейской нашей маленькой стране.

* * *

Из лона материнского на свет
В лихолетье выброшенный круто
В затяжном прыжке без парашюта
Падаешь ты семь десятков лет.

Странно легкомысленно,
беспечно
Привыкая к скорости паденья,
Ты не замечаешь ускоренья
И земли, стремящейся навстречу.

Словно знаешь - не нужна минута,
Хватит и мгновенья, чтоб успеть
Дернуть за кольцо и залететь
В тишину последнего приюта.

* * *

Мир, как пропасть, пред тобою,
Каждый шаг не прост,
Переброшен через пропасть
Очень узкий мост.

От рожденья путь единый
До небесных врат,
Коль дошел до середины,
Не смотри назад.

Сердце стукнет, страшно станет,
Голова - кругом,
И душа твоя расстает
В небе голубом.

Обернется темной бездной
Солнечная высь,
И куда-то мост исчезнет -
Только оглянись.

* * *

Это гены или дух Клеопатры...
Нина Гейде

Не рифма. Словно неизбежность,
Как вспышка молнии зимой,
Свершила Ваша страсть и нежность
Страничку, что передо мной.

Я погружаюсь в неизвестность,
И там, за некою чертой
Цветаевская бестелесность
Соприкасается со мной.

Спрягает прялка вдохновенья
Слов ускользающую нить.
Я сердца моего биенье
Стараюсь с Вашим совместить.

Пространства падает завеса,
И я воочию могу
Вас, от России Поэтесса,
На датском видеть берегу.

И маленький клочок бумаги
С десятком строк, что начертал,
Отправить просто в Копенгаген -
Русалке у прибрежных скал.

* * *
Т.Г.
Я вспоминаю день и час...
И за бутылкой Цинандали
Твой гордый профиль и анфас
По обе стороны медали.

Ищу на стершихся следах
Умчавшихся семидесятых
Бесцельно прожитых годах
С тобою связанные даты.

Как мы расстались на бегу
В аду московского вокзала,
И высохшее берегу
Вино на донышке бокала.

* * *

Ю.К.
Ты помнишь музыку живую?
Как струи ангельского хора
Взялися за руки,танцуя
Пред ликом спящего Мисхора.

Костер за пеленою снега,
Одна звезда на поле флага,
И парус, ищущий ночлега
У глаз закрытых Аю-Дага.

Свет, пробивающийся еле
Сквозь мглу атлантик и америк,
И лунный серпик, от Кастели
В пустынный врезавшийся берег.

И луч зеленый Ай-Тодора,
Твои ласкающий колени.
Ты помнишь музыку Мисхора,
Фонтанов трепетные тени?

* * *

Взбрызг сечет волну волна
В схватке острой и мгновенной,
То зевнет оскалом дна,
То сверкнет короной пенной.

И, припавши к берегам,
Бездну выдохнув туманом,
Снова мчится в океан
На свиданье с ураганом.

* * *

Я фантик прихвачу с собой на счастье,
Чуть пахнущий литовской карамелью,
И побреду искать свой день вчерашний
По ближнему и дальнему земелью.

Я отыщу ту улицу и город
На Волге, на Днепре или в Сибири,
Где домик у зеленого забора
И женщина , единственная в мире.

Но, услыхав за кнопкою, звенящей :
- Не заперто,входите, - не открою.
В двери оставлю фантик шелестящий,
Как жребий, что не вытащил его я.

* * *

Не приходит он ко мне -
Друг единственный, любимый.
Без него проходят зимы,
Жизнь проходит, как во сне.

Только ливни в кураже
Разбиваются о крышу.
То ли я звонка не слышу,
То ли нет его уже...

* * *

Ирочке М.
Есть у маленькой девчонки
Две чудесные ручонки,
Ножки, чтобы быстро бегать,
Глазки ясные, как небо,
Губки, зубки, носик, ротик
И пузатенький животик.
Есть еще у человечка
Замечательная речка,
Дом красивый за забором,
Кроме Ирочки в котором :
Папа, мама, две бабуси.
Без ума все от Ируси.

Дядя есть еще - Илья,
Тетя Юлия и я,
Сочинивший эти строки.
А еще в стране далекой
За глубоким океаном,
Где щекочут небо крыши
Небоскребов-великанов,
Есть у девочки дед Миша.
И по Ирочке скучает.
Обязательно билеты
Купит он на самолет,
Но никто еще не знает,
Что он внучке привезет.
Ручки чудные целуя,
Будет таять он душой.
Будет Богу аллилуйя,
Сердцу дедушки - покой.
Киев, 2004г.
Бьется пульс планеты мерно.
И, сердца соединяя,
Пензы, Питтсбурга и Берна -
Она кровушка родная.
Мир - отнюдь не виртуален:
Во плоти слова и лица,
Глазго, Дюссельдорф, Израиль
Для нее - не заграница.
У любви нет меры "слишком".
Нежность чувств и глаз услада,
Вырастай большой, малышка, -
Наша высшая награда!
Ашдод, 2005г.

* * *

По М. Светлову

На станции Дарница
В предутренний час
Стоят поезда,
Приютившие нас.
В купе одиночных
Храпят, как сурки,
От Брянска без просыпа
Проводники.

С коварной усмешкою
Щурит в упор
Налитые кровью
Глаза светофор.
На станции Дарница
Погашенный свет.
Стоят поезда
Хода дальше им нет.

От жестких подушек
Прерывистый сон,
Туманными клочьями
Стелется он.
И инеем,
Выпавшим поутру,
По рельсам остывшим
Стекает к Днепру.

На станции Дарница -
Глушь и тоска,
Шумящие сосны
Над морем песка.
Сюда заблудившийся
Серый рассвет
Пришел с опозданием
В тысячу лет.

Уложены шпалы,
Окончен ремонт,
Над берегом Лавру
Поднял горизонт.
Качнулись вагоны
На мышцах рессор,
Зеленой ресницей
Мигнул светофор.

Как конь норовистый,
Почувствовав шпоры,
Со станции Дарница
Двинулся скорый,
Скроив расписание
Новою меркой.
Мелькнула за Фастовом
Белая Церковь.

На стыках мгновений
Вибрирует время,
Штурмует вагоны
Вокзальное племя.
Даешь Шепетовку!
На Львов и Варшаву
Заносит на стрелках
Орущую лаву.

Но нервам уставших
Стальных волокон
Колес одичавших
Губителен гон.
На станции Дарница -
Вечер и тишь,
Покатые спины
Коричневых крыш.

Опять забубенный
Оранжевый свет
Дают светофоры
И дела им нет,
Что снова не выдержат
Шпалы, когда
Тяжелым галопом
Пойдут поезда.

Их бег окрыленный
Прервется опять,
Но только об этом
Не будем мы знать.
На жестких подушках,
Окуренных дымом,
В движеньи останемся
Неудержимом.

* * *

То робко плещется у ног,
То силу обретая,
Трамбует прибрежный песок
Волна твоя тугая.

Вздымают грозные валы
До горизонта гривы,
То жмутся к берегу - милы,
Послушны и игривы.

Приносят радость и беду,
Любя и нападая.
Но, зачарованный, войду
в тебя не навсегда я!

И ты меня захорони
На дне своем, как брата.
А волны - надо мной они
Пускай бегут куда-то.

Пройдут милльонами недель
Измеренные сроки,
Свою покину колыбель
И выйду на песок я.

И будут вновь у ног моих
Мои плескаться клоны.
О море, мы кровей одних,
Горячих и соленых.

* * *